Я проснулся от этого сна с сильным сердцебиением, скрюченные пальцы все еще старались удержаться за тот леер, который придумал в сновидении мой мозг. Тем не менее, не только мозг, так как кровать все еще ходила ходуном вниз и вверх. Казалось, мой желудок сорвался с тех швартовочных мышц, которые должны были удерживать его на месте.
В такие минуты тело почти всегда разумнее, чем мозг. Я откинул простыни и бросился в ванную, по дороге через кухню перекинув тот ненавистный желтый стул. Позже у меня будут саднить пальцы на ногах, но тогда я это едва заметил. Я старался перекрыть себе горло, но достиг в этом лишь частичного успеха. Из глубины горла в рот сочился какой-то странный звук. Ульк-ульк-бульк-урп, приблизительно так это звучало. Мой желудок был яхтой, той, которая сначала поднимается, а потом ужасным винтом падает вниз. Я упал на колени перед унитазом и выплюнул из себя последний ужин. Следом пошли обед и вчерашний завтрак: о Боже, яйца с ветчиной. Как только я увидел все это сияющее сало, как меня вновь замутило. Дальше наступила пауза, а потом ощущение, что все съеденное мной за прошлую неделю покинуло здание.
Едва я поверил, что все, в конце концов, закончилось, мои внутренности извергли ужасный водянистый поток. Я вскочил на ноги, с грохотом опустил кольцо унитаза и сумел сесть раньше, чем из меня вырвалась та водянистая масса.
Но нет. Далеко еще не все. Как только кишки взялись за работу, мой желудок выдал еще один сногсшибательный бросок. Оставалось одно, и я это сделал: наклонился и вырыгал в рукомойник.
Так продолжалось до полудня Хэллоуиновского дня. К тому времени оба мои исходные порта уже не продуцировали ничего, кроме жиденькой кашки. Каждый раз, когда меня выворачивало, каждый раз, когда мои кишки схватывало судорогой, я думал одно и то же: прошлое не желает изменяться; прошлое упирается.
Но я настроил себя быть там, куда Фрэнк Даннинг прибудет сегодня вечером. Даже если так и буду рыгать и срать грязной водичкой. Мне нужно быть там. Даже если это меня убьет, я обязан быть там.
7
Когда я после полудня в ту пятницу вошел в аптеку на Централ-стрит, за прилавком стоял ее владелец, мистер Норберт Кин. Вентилятор у него над головой вертел деревянными лопастями, поднимая его еще уцелевшие волосы в каком-то танце: паутину под летним бризом. Одного взгляда на это хватило, чтобы мой оскорбленный желудок вновь выдал предупредительный хлюп. Внутри своего белого хлопчатобумажного халата аптекарь был худым — почти высушенным, — но, когда он увидел меня, его бледные губы скривились в улыбке.
— Друг мой, у вас такой вид, будто немного перепилили.
— Каопектат, — проговорил я охрипшим голосом, который показался мне совсем чужим. — Есть? — задумываясь, а изобрели ли его уже в это время.
— Это мы немного подцепили вирус? — он повел головой, и верхний свет, попав в стеклышки его небольших очков без оправы, шваркнул колом. «Словно сливочное масло на полу», — подумал я, и мой желудок ответил на это новым выпадом. — Он сейчас ходит по городу. Боюсь, следующие двадцать четыре часа будут для вас не очень приятными. Наверняка какой-то микроб, ведь вы, вероятно, пользовались общественным туалетом, забыв потом помыть руки. Немало людей ленятся это дела...
— У вас есть каопектат или нет?
— Конечно, во второй секции.
— А поддерживающие трусы, что относительно них?
Тонкогубая улыбка стала шире. Поддерживающие трусы — забавная вещь, а как же, очень смешная. Конечно, если вы не тот, кому они крайне нужны.
— Пятая секция. Хотя если вы будете держаться неподалеку от дома, они вам не понадобятся. Судя по вашей бледности, сэр... и того, какой вы вспотевший... вероятно, самым разумным было бы именно это.
— Благодарю, — перебил я, вообразив себе, как бью его прямо в губы, вбивая весь набор его зубных протезов прямо в глотку. «Пососи немного „Полидент“, коллега» .
Делал покупки я медленно, не желая встряхивать мои разреженные внутренности больше, чем было нужно. Купил каопектат («большую экономную бутылку?» чек), потом поддерживающие трусы («для взрослых?» чек). Трусы лежали в секции средств для наложения шин, между резиновыми клизмами и возбуждающими воображение желтыми извилинами пластикового шланга, о назначении которого я не желал ничего знать. Были там также и взрослые памперсы, но я от них отказался. Если возникнет потребность, я подложу себе в поддерживающие трусы кухонные полотенца. Эта идея поразила меня своей забавностью, и вопреки всей моей плачевности, я должен был приложить усилие, чтобы не рассмеяться. Хохот в моем теперешнем деликатном состоянии мог привести к катастрофе.
Словно почувствовав мое отчаяние, похожий на скелет аптекарь пробивал чеки медленными движениями. Я подал ему пятидолларовую банкноту заметно дрожащей рукой.
— Что-нибудь еще?
— Всего лишь одно. Мне плохо, мне ужасно плохо, так почему, к черту, вы подсмеиваетесь надо мной?
Мистер Кин сделал шаг назад, улыбка слетела с его губ.
— Уверяю вас, я не подсмеивался. Я искренне надеюсь, что вам полегчает.
Мои внутренности свело судорогой. Я немного качнулся, хватая бумажный пакет с приобретенным, и держась за прилавок свободной рукой.
— У вас тут есть туалет?
Улыбка появилась снова.
— Боюсь, не для покупателей. Почему бы вам не обратиться в какое-то... из заведений через дорогу?
— Вы же настоящий мудак, не так ли? Показательный, к черту, гражданин Дерри.
Он оцепенел, и, отвернувшись, горделивой походкой продефилировал прочь, туда, где находились его пилюли, присыпки и сиропы.