Хотя он, возможно, и знал о нас. Сэйди могла написать какой-то своей подружке в Саванну, а подружка могла рассказать другой подружке, и новость о том, что Сэйди теперь имеет парня — да еще и такого, который не знает о важной роли швабры, — могла, в конце концов, добраться и до ее бывшего. Если ничего такого не случится, так как меня там нет, то с Сэйди все будет хорошо.
Леди или тигр?
Не знаю. Я не знаю.
Погода повернулась на осень.
6/10/58
Прошлым вечером ходил в драйв-ин. Это у них был последний уик-энд. В понедельник там уже повесят объявление ЗАКРЫТО НА МЕЖСЕЗОНЬЕ и еще напишут что-то на подобие В 1959-м БУДЕТ ЕЩЕ ИНТЕРЕСНЕЕ! Последняя программа состояла из двух коротких отделений, мультфильма «Кролик Багс» и еще пары фильмов ужасов, «Макабр» и «Трепет» . Я занял свой обычный раскладной стул и смотрел «Макабр», не видя, что происходит на экране. Я замерз. У меня есть деньги, чтобы купить себе пальто, но теперь я боюсь покупать хоть что-то. Я не перестаю думать об изменениях, к которым это может привести.
Когда закончилось первое отделение, я все же зашел в бар-закусочную. Мне хотелось выпить горячего кофе. (Думая при этом: «Это немного изменит», и еще думая: «Откуда ты можешь знать» .) Выйдя оттуда, я увидел только одного ребенка на игровой площадке, где всегда было полно детей в перерывах всего лишь какой-то месяц назад. Это была девочка в джинсовой курточке и ярких красных штанишках. Она прыгала через скакалку. Она была похожа на Розетту Темплтон.
— Я гуляла по дороге, по крутой, по каменистой, — напевала она. — Я прибила свою ногу, как укус какой-то быстрый. Слышали все! Два и три, четыре, пять! Пусть не укусит меня шмелек, я порхаю, как мотылек!
Я не мог оставаться. Очень сильно меня пробила дрожь.
Возможно, поэты могут разрушить целый мир ради любви, но не такие ординарные маленькие личности, как я. Завтра, с надеждой, что кроличья нора еще на месте, я вернусь. Но сначала я...
Кофе не единственное, что я приобрел в закусочной.
7/10/58
Купленный в «Вестерн Авто» кофр стоит на кровати открытый. Лопата в шкафу (что о ней думает горничная, не имею понятия). Последние чернила в ручке заканчивается, но с этим все нормально; еще две-три страницы — и я заканчиваю. Эта рукопись я спрячу в кофр, а потом закопаю его возле того пруда, в который я когда-то выкинул свой мобильный телефон. Я его глубоко закопаю в здешний мягкий чернозем. Возможно, когда-то, кто-то его найдет. Возможно, это будете вы. Если существует будущее и в нем существуете вы, то есть. Об этом я уже скоро узнаю.
Я говорю себе (с надеждой и со страхом), что три недели, прожитые мной в «Лиственнице», не могли чего-то сильно изменить; Эл когда-то четыре года прожил в прошлом и вернулся в неповрежденное настоящее... хотя, должен признать, я задумывался о его возможном отношении к гибели Мирового Торгового центра или к землетрясению в Японии. Я уверяю себя, что тут нет ни единой связи... но все равно не перестаю об этом думать.
Я должен был бы также сказать вам, что больше не думаю о 2011 как о настоящем. Филипп Ноулен был Человеком Без Своей Страны; я — Человек Без Своего Времени. Даже если 2011 год все еще есть, я буду в нем визитером, чужеземцем.
Рядом со мной на столе лежит почтовая открытка, на ней изображены машины, которые выстроились перед большим экраном. Это единственные почтовые открытки, которые продаются в закусочной Лисбонского драйв-ина. Я уже написал текст, и я уже написал адрес: мистеру Дикону Симонсу, Средняя школа, Джоди, Техас. Я начал было писать Денхолмская консолидированная средняя школа, но ДжСШ станет ДКСШ только в следующем году, а может, и еще позже.
Послание такое: «Дорогой Дик. Когда появится новая библиотекарша, наблюдайте за ней. Ей будет нужен добрый ангел, в частности, в апреле 1963 года. Прошу, поверьте мне».
«Нет, Джейк, — слышу я, как шепчет мистер Охровая Карточка. — Если Джону Клейтону заведомо определено ее убить, а этого не произойдет, произойдут изменения…и, как вы самые это видели, изменения эти не будут к лучшему. Неважно, какими бы благими не были ваши намерения».
«Но это же Сэйди! — возражаю я ему, и, хотя я никогда не принадлежал к тем, кому называют плаксами, сейчас у меня начинают катиться слезы. Они такие мучительные, такие жгучие. — Это Сэйди, и я люблю ее! Разве для меня возможно оставаться в стороне, когда он может ее убить?»
Ответ сопротивляющийся, как прошлое: «Завершите этот цикл».
Поэтому я рву на куски почтовую открытку, кладу их во всегда у меня чистую пепельницу, произвожу поджог. Здесь нет дымовой сигнализации, чтобы раззвонить на весь мир, что я наделал. Здесь звучат лишь мои хриплые рыдания. Это так, словно я убил ее собственными руками. Скоро я похороню свой кофр с этой рукописью, и тогда вернусь в Лисбон-Фолс, где, вне всяких сомнений, меня будет очень рад увидеть мистер Охровая Карточка. Я не буду вызывать такси; у меня есть намерение пройти весь этот путь пешком, под звездами. Думаю, я хочу проститься. Сердца не разрываются на самом деле. Если бы они могли.
А сейчас я никуда не иду, кроме как в кровать, где уткнувшись лицом в подушку, и буду молиться Богу, в которого не совсем верю, чтобы послал моей Сэйди какого-нибудь доброго ангела, чтобы она могла жить. И любить. И танцевать.
Прощай, Сэйди.
Ты никогда меня не знала, но я люблю тебя, сердце мое.
1
Я воображаю, что на месте «Дома знаменитого фетбургера» теперь стоит какой-нибудь «Л.Л.Бин экспресс», но наверняка знать не могу; это то, что я не утруждаюсь проверить в интернете. Мне достаточно знать, что харчевня оставалась еще на месте, когда я вернулся из своих странствий. И мир вокруг нее остался тот же самый.