Я взялся за стул и решительно отставил его в сторону.
— Мисс Данхилл…Сэйди... если мне когда-нибудь могла встретиться женщина, которая нуждается в холодном пиве, то эта женщина — вы. Идем за мной.
— Благодарю вас, — сказала она. — Мне так жаль. Мать говорила мне, чтобы я никогда не бросалась на мужчин, а я так этому и не научилась.
Я вел ее к ряду бочек, дорогой показывая на разных членов учительского контингента (и взял ее за руку, когда кто-то из волейболистов, чуть не натолкнулся на нее, пятясь, чтобы отразить высокую подачу), с твердой уверенностью: из просто коллег мы можем с ней стать друзьями, возможно, хорошими друзьями, но никогда не станем кем-то большими, неважно, на что там надеется Мими. В какой-то кинокомедии с Роком Хадсоном и Дорис Дей наша встреча несомненно была бы квалифицирована, как «меткая встреча», но в реальной жизни, перед все еще горящей улыбками аудиторией, это выглядело нескладным, раздражающим. Да, она была красивой. Да, приятно было идти рядом с такой высокой девушкой и все равно оставаться выше ее. И бесспорно, мне очень понравилась упругая твердость ее груди, спрятанной под двойным пластом тоненьких тканей: приличного хлопка и сексуального нейлона. Но если вам уже не пятнадцать, случайное лапание во время вечеринки нельзя квалифицировать как любовь с первого взгляда.
Я поднес обновленной (или восстановленной) мисс Данхилл пиво, и мы стояли, говорили возле импровизированной барной стойки некоторый промежуток времени. Мы смеялись, когда арендованный у кого-то для этой оказии Винсом Нолзом голубь вытянул голову из его цилиндра и клюнул Винса в палец. Я еще показал Сэйди преподавателей Денхолмской школы (многие из них уже отъехали из города Трезвость на Алкогольном экспрессе). Она говорила, что никогда не запомнит их всех, а я уверял ее, что запомнит. Я просил ее обращаться ко мне, если ей понадобится помощь. Необходимое количество минут, ожидаемые маневры в разговоре. Потом она еще раз поблагодарила меня за то, что спас ее от неприличного падения, и пошла посмотреть, не нужна ли ее помощь в собирании детей в кучу перед их нападением на пиньяту, которую они уже вот-вот должны начать сбивать. Я посмотрел ей вслед, не влюбленно, а скорее сладострастно; должен признать, меня тогда на мгновение возбудил вид верха ее чулка и розовых подвязок с поясом.
Мысли мои возвратились к ней, когда в ту ночь я уже собирался ложиться в кровать. Она очень хорошо заполняла собой большой объем пространства, и не только мои глаза следили за покачиваниями ее тела, когда она двигалась в том своем красивом платье, но было, что было. Что из этого могло вырасти большее? Незадолго перед тем, как мне отправиться в самое удивительное в мире путешествие, я читал книжку под названием «Довольно верная жена» , и, когда ложился сейчас в постель, в моей голове вынырнула строка из этого романа: «Он утратил вкус к романтической любви».
«Это обо мне, — подумал я, выключая свет. — Абсолютно потерял эту привычку. — А тогда, когда сверчки убаюкивали меня. — Но там не только грудь красивая. Ее вес тоже. Ее вес в моих руках».
Как оказалось, я совсем не потерял вкус к романтической любви.
7
Август в Джоди был адом, каждый день температура за девяносто, а зачастую и свыше ста. Кондиционер в моем арендованном доме на Меса-лейн работал хорошо, но недостаточно хорошо, чтобы противостоять такому беспрерывному нажиму. Временами — если днем случался освежающий ливень — вечером бывало немного получше, тем не менее, не намного.
Утром 27 августа, когда я в одних лишь баскетбольных шортах сидел за своим столом, работая над «Местом убийства», прозвучал звонок в дверь. Я скривился. Было воскресенье, незадолго перед этим я слышал звон конкурирующих церквей, а большинство знакомых мне людей посещали одно из четырех или пяти здешних мест молитвы.
Я натянул майку и пошел к двери. Там стояли тренер Борман и Элен Докерти, бывшая глава факультета домашней экономики, а теперь и.о. директора ДКСШ; никого не привело в удивление, когда Дик Симонс подал заявление на расчет в тот же день, что и Мими. Тренер был упакован в темно-синий костюм с кричащим галстуком, который, казалось, душит бревно его шеи. На Элен был серый костюм, строгость которого немного облегчали волнистые кружева на рукавах. Оба стояли с официальными лицами. Первая моя мысль была безоговорочной и в той же мере дикой: «Они знают. Каким-то образом они узнали, кто я такой и откуда появился. Они пришли мне об этом сказать».
Губы у тренера Бормана дрожали, а Элен хотя еще и не плакала, слезы уже наполняли ее глаза. И тогда я понял.
— Мими?
Тренер кивнул:
— Дик мне позвонил. А я сказал Элли, я обычно вожу ее в церковь, и вот теперь мы извещаем людей. Прежде всего тех, кого она любила больше всего.
— Мне жаль это слышать, — произнес я. — А как там Дик?
— Похоже, что он с этим справится, — сказала Элен, а потом сурово взглянула на тренера. — Так он сказал, по крайней мере.
— Да, с ним все хорошо, — прибавил Борман. — Расстроен, разумеется.
— Конечно, — кивнул я.
— Он собирается подвергнуть ее кремации, — губы Элен утончились от осуждения. — Сказал, что так хотела она.
Я задумался об этом:
— Мы могли бы организовать что-то наподобие специального собрания с наступлением учебного года. Можем мы это сделать? Люди смогут высказаться. Может, показали бы слайд-шоу? Думаю, у людей есть много ее фотографий.
— Это замечательная идея, — подхватила Элен. — Вы могли бы это организовать, Джордж?