11.22.63 - Страница 113

113

Я ответил ему, что он имеет право думать, как ему захочется; такое право имеет кто-угодно, включая и говнюков. И ушел прочь, оставив его стоять с бумажным стаканом в руке и потерянным выражением на лице. Тренеры Борманы всего мира также привыкли достигать своих целей с помощью своеобразных шутливых запугиваний, и он не мог понять, почему это не подействовало на какого-то мелкого внештатника, который в последнюю минуту занял режиссерскую должность вместо Элфи Нортона. Едва ли я смог бы объяснить Борману, что убийство хотя бы и одного человека ради того, чтобы не разрешить ему отправить на тот свет собственную жену и детей, имеет способность изменять человека.

В принципе, тренер не имел никаких шансов. Я задействовал в спектакле и некоторых других футболистов в роли незначительных жителей городка, но Майка я увидел в роли Ленни в тот же миг, когда он открыл рот и произнес: «Я помню о кроликах, Джордж!»

Он становился Ленни. Он завладевал не только вашими глазами — так как был таким, к черту, здоровенным, — но и сердцем в вашей груди. Вы забывали обо всем, как люди забывали о своих ежедневных делах, когда Джим Ла-Дью отступал, чтобы сделать пас. Пусть Майк и был создан таким, чтобы в блаженном неведении крушить защитную линию неприятелей, но создан он был — Господом, если есть такая божественная сущность, или перетасовкой колоды генетических карт, если таковой нет — чтобы самому исчезать на сцене, перевоплощаясь в кого-то другого.

— Это был розыгрыш для всех, кроме тебя, — сказал я.

— Для меня тоже. Вначале.

— Так как вначале ты сам не знал.

— Да уж. Не знал.

Громила. Чуть ли не шепотом. Он наклонил голову, так как вновь выступили слезы, которых он не хотел, чтобы я у него увидел. Борман обзывал его Кларком Гейблом и, если бы я сделал тренеру замечание, он ответил бы, что это всего лишь шутка. Розыгрыш. Так, словно не понимал, что остальная команда подхватит, и будет доставать этим парня. Так, словно не понимал, что это дерьмо будет ранить Майка так, как его никогда не ранит прозвище Приезжий Майк. Почему люди делают такое талантливым людям? Что это, ревность? Страх? Вероятно, и то, и другое. Но этот парень имел счастье понимать, насколько он хороший актер. И оба мы понимали, что не в тренере Бормане главная проблема. Единственным, кто мог помешать Майку выйти завтра вечером на сцену, был сам Майк.

— Ты играл в футбол перед вдевятеро большими толпами людей, чем завтра их будет сидеть в зале. Черт побери, когда вы, ребята, ездили в Даллас на региональные игры в прошлом ноябре, ты выступал на глазах десяти или двенадцати тысяч зрителей. И совсем не дружелюбных.

— Футбол — это другое. Мы выбегаем на поле все в одинаковой форме и в шлемах. Люди нас различают только по номерам. Мы все заодно...

— Майк, вместе с тобой в спектакле еще девять актеров, и это не считая жителей городка, которых я вписал в пьесу, лишь бы чем-то занять твоих друзей- футболистов. Это тоже, кстати, своего рода команда.

— Это не то.

— Возможно, не совсем то. Но одна вещь является той же самой — если ты их предашь, все развалится к чертям, проиграют все. Актеры, техническая группа, девушки из Пеп-клуба, которые занимались рекламой, и все люди, которые собираются увидеть спектакль, кое-кто из них приедет со своих ранчо за пятьдесят миль отсюда. Не говоря уже обо мне. Я тоже потеряю.

— Ну, я думаю, наверное, так, — произнес он. Смотрел он при этом на свои ступни, и какие же это огромные были ступни.

— Я пережил бы потерю Слима или Керли; просто послал бы кого-то с книжкой быстренько выучить роль. Думаю, я даже пережил бы потерю жены Керли...

— Хотелось бы, чтобы Сенди работала чуточку получше, — заметил Майк. — Она красивая, как куколка, но если когда и произнесет свою реплику своевременно, то только случайно.

Я разрешил себе втайне внутренне улыбнуться. Появилась осторожная вера, что все может пойти нормально.

— Чего я не смогу пережить — чего не переживет спектакль — это потери тебя или Винса Нолза.

Винс Нолз играл Джорджа, спутника в странствованиях и друга Ленни, да на самом деле мы могли бы и пережить его потерю, если бы он подхватил грипп или свернул себе шею в дорожной аварии (такая возможность всегда была, учитывая то, как он гонял на фермерском пикапе своего отца). Я бы сам встал на место Винса, если бы до такого дошло, хоть я и немного староват для этой роли, однако мне не надо ее заучивать. После шести недель репетиций я уже обходился без книжки, как и любой из моих актеров. Некоторые роли знал даже лучше. Но я не мог заменить Майка. Никто его не смог бы заменить с имеющейся комбинацией его размеров и таланта. Он был стрежнем всего спектакля.

— Что, если я съебусь? — спросил он и сразу же, услышав, что только что произнес, хлопнул себе ладонью по губам.

Я сел на диван рядом с ним. Места там было мало, тем не менее, я как-то примостился. Тогда я не думал ни о Джоне Кеннеди, ни об Эле Темплтоне, ни о Фрэнке Даннинге, ни о том мире, из которого попал сюда. В тот миг я не думал ни о чем, кроме этого огромного мальчика…и моего спектакля. Так как в какой-то момент он стал моим так же, как все это прошлое с его спаренными телефонными линиями и дешевым бензином теперь стало моим. В тот миг я больше переживал за «Мышей и людей» , чем за Ли Харви Освальда.

Но еще больше я переживал за Майка.

Я убрал его ладонь с губ. Положил ее ему на колено. Свои руки положил ему на плечи. Посмотрел ему в глаза.

— Слушай сюда, — произнес я. — Ты меня слушаешь?

113