11.22.63 - Страница 84

— Мое имя Джордж Эмберсон. Я знал вашего брата Гарри, когда-то давно. Вот попал в Мэн, да и подумал, не встретиться ли с ним.

— Гарри? — удивленно переспросила она. — Ох, Боже мой! Это было в армии?

Да или нет? Я думал быстро и решил, что это не годится для моей истории. Многовато потенциальных ловушек.

— Нет, еще в Дерри. Когда еще мы были детьми, — сошло на меня вдохновение. — Мы вместе играли в Центре. В одной команде. Тусовались вместе.

— Ну, мне жаль вам об этом говорить, мистер Эмберсон, но Гарри умер.

На какое-то мгновение меня зацепило. Вот только это не действует по телефону, не так ли? Я выжал из себя:

— Ох, Господи, мне так жаль.

— Это случилось очень давно. Во Вьетнаме. Во время операции Тет.

Я сел, ощущая в желудке тошноту. Я спас его от хромоты и небольшой умственной отсталости только для того, чтобы лет на сорок сократить ему жизнь? Ужасно. Операция прошла успешно, но пациент умер.

Тем временем шоу должно было продолжаться.

— А что с Тони? А вы сами, как вы там? Вы были маленькой девочкой тогда, давно, еще катались на велике с дополнительными тренировочными колесиками. И пели. Вы всегда пели. — Я был в состоянии выдавить из себя хиленький смешок. — Господи, как вы тогда нас сводили с ума.

— Единственное, где я теперь пою, это паб Беннигена, на караоке-вечеринках, но у моего голоса не было отдыха. Я дискжокей на радио WKIT в Бангоре. Знаете такую профессию — диск-жокей?

— А как же. А Трой?

— Ведет la vida loca в Палм-Спрингс. Он в нашей семье еще тот богач. Сделал кучу денег на компьютерном поприще. Начинал с самых низов, еще в семидесятых. Обедает со Стивом Джобсом и всякими такими другими. — Она рассмеялась. Смех ее звучал фантастически. Я мог бы поспорить, что люди по всему восточному Мэну настраиваются на ее волну, только бы услышать этот голос. Но когда она вновь заговорила, тон у нее понизился, и весь юмор из голоса исчез. Солнце зашло за тучу, где-то так. — Кто вы на самом деле, мистер Эмберсон?

— Что вы имеете ввиду?

— Я веду программы по уик-эндам, мне звонят по телефону разные люди. Субботняя передача — домашний аукцион… «Эллен, у меня есть мотоблок, почти совсем новый, но не могу больше за него платить, приму любое предложение выше пятидесяти баксов». Такого типа звонки. Каждое воскресенье у меня политика. Народ звонит, чтобы покритиковать Раша Лимбо или наоборот — призвать Глена Бека баллотироваться в президенты. Я ориентируюсь в голосах. Если бы вы дружили с Гарри в те дни, когда существовал наш Центр, вам сейчас должно было быть за шестьдесят, а это не так на самом деле. Судя по голосу, вам не больше тридцати пяти.

Господи Иисусе, она настоящая снайперша.

— Люди говорят, что голос у меня все еще молод. Я уверен, вам тоже такое говорят.

— Красивый финт, — сухо отозвалась она, и эти слова уже прозвучали по-старчески. — За мной года тренировок и практики, отсюда и солнечные интонации в голосе. А что за вами?

Приемлемого ответа выдумать я не смог, и промолчал.

— И еще одно, никто никогда не ищет по телефону приятелей, с которыми тусовался в начальной школе. Да еще и когда прошло целых пятьдесят лет, такого просто не бывает.

«Можно было бы уже и повесить трубку, — подумал я. — Я получил то, ради чего звонил, и даже больше, чем мне было нужно». Но трубка словно приклеилась к ладони. Я не был уверен, что смог бы ее отпустить, даже если бы увидел, что огнем взялись шторы в гостиной.

Когда она вновь заговорила, в голосе ее прозвучала догадка.

— Вы тот?

— Я не понимаю, о чем вы…

— Кто-то там был еще в тот вечер. Гарри видел его, и я тоже видела. Вы — это он?

— Какой вечер? — Вот только прозвучало это «аойоуечеа», так как губы у меня занемели. Ощущение было, словно кто-то накрыл мне лицо маской. Снегом подбитой.

— Гарри говорил, что это был его добрый ангел. Я думаю, что вы и есть он. Так где же вы были?

Теперь ее слова стали тяжелыми для понимания, так как она начала плакать.

— Мэм…Эллен... вы говорите что-то непонятн...

— Я отвезла его в аэропорт после того, как он отбыл муштру и закончился его отпуск. Его посылали в Нам, и я приказала ему беречь там свою сраку. А он мне сказал на это: «Не переживай, сестричка, у меня есть ангел-хранитель, он меня бережет, помнишь?» Так где же вы были шестого февраля шестьдесят восьмого года, мистер Ангел? Где вы были, когда мой братец погиб в Кхе-Сане? Где вы были, сукин вы сын?

Она еще что-то говорила, но я не понял, что именно. К тому времени она уже фактически рыдала. Я повесил трубку. Залез в ванну, задернул штору и сел, спрятав голову между колен так, что видел лишь резиновый мат с желтыми маргаритками на нем. А потом я завыл. Раз. Второй. Три раза. И вот что самое худшее: мне не просто хотелось, чтобы Эл никогда не рассказывал мне о той чертовой кроличьей норе. Я желал большего. Я желал, чтобы он умер.

Плохое предчувствие у меня возникло, уже когда я подъехал к его дому и увидел, что тот стоит полностью темным. Еще больше оно усилилось, когда я взялся за щеколду и дверь оказались незапертой.

— Эл?

Тишина.

Я нащупал включатель и щелкнул. Центральная часть дома зияла той стерильной аккуратностью помещения, в котором регулярно прибирают, но почти не живут. Стены были увешаны обрамленными фотографиями. Почти на всех были люди, которых я не знал — родственники Эла, предположил я, — но одну пару на фотографии, которая висела над диваном, я узнал: Джон и Жаклин Кеннеди. Они стояли на берегу моря, наверное, в Хаянис Порте, обнявшись. В доме висел запах освежителя воздуха «Глейд», неспособного полностью замаскировать дух болезни, который полился из дальних комнат. Где-то, очень тихо, «Темптейшенз» пели «Моя девушка». Солнечное сияние среди облачного дня и все такое.