Она говорит голосом таким тихим, что едва слышен среди музыки, но все-таки я ее слышу, я всегда ее слышал.
— Кто вы такой, Джордж?
— Тот, кого ты знала в другой жизни, сердце мое.
И тогда музыка захватывает нас, музыка откидывает прочь все те года, и мы танцуем.
2 января 2009-18 декабря 2010
Сарасота, Флорида
Ловелл, Мэн
Почти полстолетия прошло с того времени, как в Далласе был убит Джон Кеннеди, но два вопроса еще тлеют: был ли действительно Ли Освальд киллером, а если так, то действовал ли он сам? Ничто из написанного мной в «22/11/63» не дает ответов на эти вопросы, так как путешествие через время — это всего лишь соблазнительная игра моего воображения. Тем не менее, если вас так же, как меня, интересует, почему эти вопросы все еще остаются, думаю, я могу дать вам довольно удовлетворительный ответ в двух словах: Карен Карлин. Не просто как историческое примечание, но как примечание к примечанию. А впрочем...
Джек Руби владел Далласским стрип-клубом «Карусель». Карлин работала там танцовщицей под nom du burlesque Крошка Линн. На следующий после убийства президента день Джеку Руби вечером позвонила по телефону мисс Карлин, которой не хватало двадцати пяти долларов, чтобы заплатить аренду жилья за декабрь, и ей позарез нужно было их где-то одолжить, чтобы не оказаться выброшенной на улицу. Не поможет ли он ей?
Джек Руби, у которого голова была занята другими вещами, задал ей хорошую взбучку, озвучив самые брутальные сокровища из своего лексикона (похоже, что у Далласского Искрометного Джека весь лексикон был таким). Он находился в отчаянии из-за того, что почитаемый им президент было убит в его родном городе, и непрестанно повторял своим друзьям, как это ужасно для миссис Кеннеди и ее детей. Руби удручала сама мысль о том, что Джеки вынужденная будет вернуться в Даллас, когда начнется суд над Освальдом. Вдова станет общенациональным зрелищем, говорил он. Таблоиды будут использовать ее печаль для увеличения своих тиражей.
Конечно же, в том случае, если с Ли Освальдом не случится какого-то непоправимо смертельного происшествия.
В Далласском департаменте полиции каждый был знаком с Джеком, по меньшей мере, на уровне «кивнуть при встрече». Он со своей «женой» — так он называл свою маленькую таксу по имени Шиба — были частыми посетителями ДДП. Он раздавал бесплатные входные билеты в свой клуб, а когда туда заходили копы, он угощал их выпивкой. И никто не обратил особого внимания, когда он появился в участке в субботу, двадцать третьего ноября. Руби был там, когда Освальда, который, демонстрируя подбитый глаз, объявлял о своей невиновности, проводили мимо прессы. У Руби был револьвер (конечно же, 38-го калибра, но это был «Кольт Кобра») и он имел вполне осознанное намерение застрелить из него Освальда. Но в помещении было полно людей; Руби оттеснили в задние ряды; а Освальда тем временем провели.
Поэтому Джек Руби сдался.
Перед полднем в воскресенье он зашел в отделение «Вестерн Юнион», которое находилось приблизительно в квартале от ДДП, и прислал оттуда двадцать пять долларов «Крошке Линн». А потом Руби побрел в «коповню». Он допускал, что Освальда уже перевезли в окружную тюрьму Далласа, и пришел в удивление, увидев перед полицейским участком толпу. Там были репортеры, фургоны телеканалов и вездесущие обычные раззявы. Перевод арестанта не состоялся по графику.
У Руби был при себе тот же самый револьвер, и Руби проскользнул к полицейскому гаражу. С этим не возникло никаких проблем. Кое-кто из копов тогда даже поздоровался с ним, и Руби крикнул «привет» им в ответ. Освальд все еще находился наверху. В последний момент он еще спросил у своих конвоиров, может ли он надеть свитер, а то у него рубашка дырявая. Заминка на поиск свитера заняла меньше трех минут, но этого оказалось вполне достаточно — монетка жизни оборачивается мельком. Руби выстрелил Освальду в живот. Когда копы толпой навалились на Искрометного Джека, он даже крикнул: «Эй, ребята, я же Джек Руби! Вы все меня знаете!»
Убийца президента в скором времени умер в госпитале Паркленд, не сделав ни одного заявления. Благодаря стриптизерше, которая нуждалась в двадцати пяти долларах, и недоделанному идиоту, который не желал показаться в рваной рубашке, Освальд избежал судебного следствия по своему преступлению, и не получил настоящего шанса дать какие-либо показания. Последнее, что он заявил о своей роли в событиях 22 ноября 1963 года, была фраза: «Я всего лишь козел отпущения». С того времени споры относительно того, правду он сказал или нет, никогда не прекращались.
В начале этого романа друг Джейка Эппинга Эл допускает возможность того, что Освальд был одиноким стрелком, на девяносто пять процентов. Прочитав на эту тему гору книжек и статей высотой едва ли не с мой рост, я повышаю эту возможность до девяноста восьми процентов, а то и до девяноста девяти. Так как все тексты на эту тему, включая написанный приверженцами теории заговора, рассказывают одну и ту же американскую историю: вот опасное ничтожество, искатель славы, которому повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Большими ли были шансы на то, что все случится именно так, как оно случилось? Да. Не меньше, чем шансы выиграть в лотерее, но кто-то в нее выигрывает каждый день.
Наверное, наиболее полезными материалами, которые я читал, готовясь к написанию этого романа, были книги: «Дело закрыто» Джералда Познера; «Легенда» Эдварда Джея Эпстэйна (в безумной манере Роберта Ладлама, но забавная вещь), «Сказка Освальда» Нормана Мейлера и «Гараж миссис Пейн» Томаса Меллона. Последняя содержит прекрасный анализ произведений теоретиков заговора и их стремлений найти порядок в том, что было цепью почти беспорядочных событий. Мейлер тоже выдающийся. Он рассказывает, как принял участие в проекте (что включало многочисленные интервью с россиянами, которые знали Ли и Марину в Минске), веря в то, что Освальд был участником заговора, но в конце пришел к выводу — вопреки самому себе, — что неповоротливая комиссия Уоррена права: Освальд действовал один.