11.22.63 - Страница 267

267

— Прощайте, — произнес я. — Прощайте, старый друг.

Я деликатно повесил трубку и сидел некоторое время недвижимо на месте, наблюдая, как краснеет за окном Даллас, когда в нем садится солнце. «Вечером небо краснеет — душа моряка радуется» — говорит старая пословица... но я вновь услышал ворчание грома. Через пять минут, овладев собой, я снял трубку моего очищенного от жучка телефона и вновь набрал цифру 0. Сказал Мэри, что хочу поспать, и попросил ее разбудить меня звонком в восемь. А также попросил до того времени поставить на мой номер отметку «не беспокоить».

— О, об этом уже позаботились, — возбужденно сообщила она. — Никаких входящих звонков в вашу комнату, приказ шефа полиции. — Она резко изменила тон. — Он был сумасшедшим, мистер Эмберсон? Я имею ввиду, он должен был бы , или он прикидывался сумасшедшим?

Вспомнились те его вертлявые глазки и демоническая гримаса.

— О, да, — ответил я. — Безусловно сумасшедшим. В восемь, Мэри. А до этого ничего.

Я положил трубку, лишив ее возможности еще что-то спросить. И тогда разулся (сбрасывание левой туфли было медленным, болезненным процессом), лег на кровать и прикрыл ладонями глаза. Увидел, как Сэйди танцует мэдисон. Увидел, как Сэйди упрашивает меня: заходите, добрый человек, как спрашивает, люблю ли я кекс. Увидел ее у себя на руках, как блестят, глядя вверх, на меня, ее умирающие глаза.

Я подумал о кроличьей норе, о том, что каждый раз, когда ее проходишь, происходит полная переустановка.

Наконец-то я заснул.

Гости постучал в дверь ровно в девять. Я открыл, и он заплыл вовнутрь. В одной руке он держал портфель (но не мой портфель, итак, с этим пока что все было хорошо). Во второй — бутылку шампанского, хорошего сорта, «Moët de Chandon», с красно-бледно-голубым бантом на горлышке. Вид у Гости был уставший.

— Эмберсон, — произнес он.

— Гости, — отозвался я.

Он прикрыл дверь, потом показал на телефон. Я извлечение из кармана жучок и продемонстрировал ему. Он кивнул.

— Других нет? — спросил я.

— Нет. Этот был установлен ДДП, а дело теперь наше. Все под прямым контролем Гувера. Если кто-то спросит вас о телефонном жучке, вы нашли его самостоятельно.

— О'кей.

Он протянул мне бутылку.

— Подарок от менеджмента. Настояли, чтобы я вам отнес. Поднимете бокал за президента Соединенных Штатов?

Учитывая то, что моя Сэйди сейчас лежала на прозекторском столе в окружном морге, у меня не было охоты к тостам. Я достиг успеха, и этот успех был на вкус хуже пепла.

— Нет.

— Я тоже, но я как три черта рад, что он остался живым. Хотите, кое-что расскажу по секрету?

— Говорите.

— Я голосовал за него. Возможно, единственный из всех агентов Бюро.

Я ничего не сказал.

Гости уселся в одно из двух кресел, которые находились в комнате, и глубоко вздохнул с облегчением. Портфель он поставил между ног, а потом повернул к себе бутылку, чтобы прочитать этикетку.

— Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой. Ценители вина, наверное, знают, что это был хороший год, но сам я человек скорее пивной.

— Я тоже.

— Тогда вам, вероятно, понравится «Одинокая звезда», которая ждет вас внизу. Там целый ящик и письмо в рамочке с обещанием поставлять вам ящик ежемесячно до конца вашей жизни. И шампанское там тоже еще есть. Я видел, по крайней мере, дюжину бутылок. Вам там немало понаприсылали от Далласской торговой палаты, от Городского совета по туризму, отовсюду. Там есть цветной телевизор «Зенит», еще запакованный, есть перстень-печатка из чистого золота, с изображением президента, от ювелирной компании «Колловей», сертификат на три костюма от «Далласской мужской одежды» и куча всякого другого, включая ключ от города. Менеджмент освободил отдельную комнату на первом этаже для складирования ваших подарков, но я думаю, к завтрашнему утру им придется выделить еще одну. А продуктов сколько! Люди подвозят пироги, торты, пирожные, ростбифы, жареных цыплят, и столько мексиканской пищи, что вам хватит лет на пять. Мы их заворачиваем, а они бесятся, не хотят идти, правду вам говорю. Перед отелем стоят такие женщины... ну, скажем так, сам Джек Кеннеди вам позавидовал бы, а он легендарный ходок. Если бы вы только знали, сколько у нашего директора материалов о его сексуальных похождениях, вы бы не поверили.

— Глубина моего доверия могла бы вас сильно удивить.

— Даллас любит вас, Эмберсон. Да что там к черту, вся страна любит вас. — Он рассмеялся. Смех этот перешел в кашель. Откашлявшись, он закурил сигарету. Потом посмотрел на часы. — По состоянию на девять ноль семь вечера по Центральному стандартному времени двадцать второго ноября 1963 года вы любимец всей Америки.

— А что касается вас, Гости? Вы меня любите? А ваш директор Гувер?

Всего лишь раз затянувшись, он отложил сигарету в пепельницу, а потом наклонился ближе, сверля меня глазами. Они у него прятались глубоко в складках кожи, выглядели утомленными, но, тем не менее, были очень яркими и сообразительными.

— Посмотрите на меня, Эмберсон. Прямо в глаза. И скажите, были вы в этом деле соучастником Освальда или не были. И правду говорите, так как вранье я сразу узнаю.

Помня о его бестолковой опеке Освальда, я в это не поверил, но я верил, что он в это верит. Поэтому, втупившись ему в глаза, я произнес:

— Не был.

Какое-то мгновение он молчал. А потом вздохнул, откинулся на спинку стула и подхватил свою сигарету.

— Конечно. Не были, — пустил он ноздрями дым. — На кого же вы тогда работаете? На ЦРУ? Или, может, на россиян? Мне кажется это маловероятным, но мой директор считает, что россияне, не колеблясь, сдали бы глубоко законспирированного агента, только бы предотвратить убийство, из которого мог разгореться международный конфликт. А может, даже. Третья Мировая война. Особенно, когда людям станет известно о пребывании Освальда в России. — Он произнес название страны «Русиа» , так, как проговаривал ее в своих телепроповедях Хергис. Возможно, со стороны Гости это была такая ирония.

267