Она обошлась без трюков, но машину гнала бесстрашно. В одном месте мы увидели упавшее поперек улицы дерево (конечно, конечно), и она, прыгнув на бордюр, объехала его по тротуару. Мы добрались до перекрестка Северной Рекорд-стрит и Хейвермил. Дальше ехать стало невозможно, так как последние два квартала вдоль Хейвермил — вплоть до того места, где она пересекалась с Вязов, — превратились в сплошную парковку. Мужчина с оранжевым флажком махнул нам, чтобы заезжали.
— П’яа баа’сов, — сказал он. — До’огие, здесь до Главной две ’инуты пешком, у вас еще кууча времени. — Впрочем, сомнение блеснуло в его глазах, когда он заметил мой костыль.
— Я полный банкрот, — сказала Сэйди. — Я тогда не врала.
Я извлек кошелек и дал мужчине пятерку.
— Поставьте машину за тем «Крайслером», — посоветовал он. — К’рааз войдет хорошенько, плотненько.
Сэйди ткнула ему ключ.
— Сами поставьте хорошенько-плотненько. Идем, сердце мое.
— Эй, вам не туда! — позвал парковщик. — В ту сторону Вязов! Вам надо на Главную! Он по ней будет подъезжать!
— Мы знаем, что делаем! — сказала в ответ Сэйди. Я надеялся, что она права.
Мы пробирались между плотно припаркованными машинами, солировала Сэйди. Семеня следом, я выгибался и вертелся на костыле, стараясь уклоняться от оттопыренных боковых зеркал. Уже долетали звуки локомотивов и бряцание товарных вагонов на железнодорожном дворе позади Книгохранилища.
— Джейк, мы оставляем за собой след шириной в милю.
— Я знаю. У меня есть план. — Огромное преувеличение, но звучало хорошо.
Мы вышли на улицу Вязов, и я показал на здание через улицу в двух кварталах от нас.
— Там. Это там он засел.
Она взглянула на притаившийся красный куб с его всевидящими окнами, а потом обернулась ко мне с лицом, в расширенных глазах какого застыло отвращение. Я наблюдал — с любопытством клинициста, — как большими пупырышками пошла кожа у нее на шее.
— Джейк, оно же жуткое !
— Я знаю.
— Но…что в нем такое жуткое?
— Все. Сэйди, нам надо спешить. Мы уже опаздываем.
12
Мы по диагонали пересекли улицу Вязов, я ковылял, чуть ли не бегом. Самая большая толпа собралась вдоль Главной улицы, но немало было народа и в парке Дили-Плаза, и на улице Вязов перед Книгохранилищем. Люди толпились вдоль бордюра вплоть до Тройного проезда под железнодорожным мостом. Девушки сидели на плечах у парней. Дети, которые уже вскоре панически будут визжать, беззаботно вымазывали себе личики мороженым. Я увидел продавца снежных рожков и женщину, которая просила по доллару за фото Джона и Джеки в вечерней одежде.
На тот момент, когда мы достигли тени Книгохранилища, я уже обливался потом, подмышка у меня выла от постоянного давления костыля, а левое колено опоясало огневым ремнем. Я его едва мог сгибать. Взглянув вверх, я увидел работников Книгохранилища, которые торчали в окнах. Никого я не увидел в том окне, которое находилось на юго-восточном углу шестого этажа, но Ли должен быть там.
Я взглянул на часы. Двенадцать двадцать. О приближении кортежа мы догадывались по реву голосов, который поднимался издалека понизу Главной улицы.
Сэйди взялась за дверь, а потом бросила на меня мученический взгляд: «Заперто!»
Внутри я увидел черного мужчину в залихватски нацепленной фуражке. Он курил сигарету. Эл был большим любителем примечаний на полях в своих заметках и в конце он — вероятно, мимоходом, небрежной рукой — написал имена нескольких коллег по работе Ли. Я не пытался их запомнить, так как не усматривал ни одной причины, по которой бы они могли мне пригодиться. Рядом с одним из тех имен — у меня не было сомнений: тому, которое принадлежит парню в плоской фуражке — Эл написал: «Первый, который попал под подозрение (наверное, так как черный)». Имя было необычным, но я все равно не мог его сейчас припомнить, или потому, что громилы во главе с Ротом выбили его у меня из головы (вместе со всякой другой информацией), или из-за того, что недостаточно этим интересовался от самого начала.
Или потому, что прошлое сопротивлялось. Да какое это имело значение? Мне его не вспомнить. Это имя теперь неизвестно-где.
Сэйди забарабанила в дверь. Черный парень в фуражке стоял и апатично смотри на нее. Затянулся сигаретой, а потом помахал ей тыльным боком ладони:«Уходите, леди, уходите».
— Джейк, придумай что-нибудь! ПРОШУ!
Двенадцать двадцать одна.
Необычное имя, да, но почему именно оно показалось мне необычным? Я пришел в изумление, так как понял, что вспомнил причину.
— Так как оно девичье, — произнес я.
Сэйди обернулась ко мне. Щеки напрочь красные, кроме шрама, который выступал белым жгутом.
— Что?
Неожиданно я забарабанил по стеклу.
— Бонни! — закричал я. — Эй, Бонни Рей! Впустите нас! Мы знакомые Ли! Ли! ЛИ ОСВАЛЬДА!
Он узнал имя и пересек фойе дразнящей неторопливой походкой.
— А я и не знал, что у это’о сукино’о сына мо’ут быть друзья, — сказал Бонни Рей Вильямс, отворяя дверь, и отступил в сторону, когда мы ринулись вовнутрь мимо него. — Он, наверное, в комнате отдыха, смотрит на президента с остальными…
— Послушайте меня, — перебил я. — Я не его друг, и он не в комнате отдыха. Он на шестом этаже. Я думаю, он задумал застрелить президента Кеннеди.
Большой парень весело рассмеялся. Бросил сигарету на пол и раздавил ее подошвой своего рабочего сапога.
— У этого плюгавого зассанца нет яиц даже на то, чтобы утопить котят в мешке. Он толь’о на то и способный, шо сидеть где-то в уголке и читать книжки.