— Ваше имя, сэр?
Разорвать-Лопнуть здесь не прокатит.
— Джон Леннон.
— Не вешайте трубку, пожалуйста, мистер Леннон. Я узнаю, доступен ли он сейчас.
Не зазвучало никакой ожидающей музыки, что уже воспринималось как большое благо. Я прислонился к стене будки, втупившись взглядом в табличку: ЕСЛИ ВЫ КУРИТЕ, ВКЛЮЧИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ВЕНТИЛЯТОР. Я не курил, но вентилятор все равно включил. Пользы от него было мало.
В ухе у меня щелкнуло так, что я даже скривился, а следом послышался голос секретарши:
— Вы на связи, мистер Джон?
— Алло, — тот бойкий, самоуверенный актерский голос. — Алло? Мистер Леннон?
— Алло. Это безопасная линия?
— Что вы имеете…Да, конечно, обычно. Одну минутку. Я закрою дверь.
После небольшой паузы он появился вновь.
— О чем идет речь?
— О Гаити, друг мой, и нефтяных концессиях.
— А к чему тогда мсье Дювалье и тот парень Освальд? — в его голосе не прозвучало тревоги, одно лишь жизнерадостное любопытство.
— О, вы их обеих знаете значительно лучше, чем я. Называйте их просто Бэйби Док и Ли, чего вам стыдиться?
— Я очень занят сегодня, мистер Леннон. Если вы мне не объясните, о чем вообще речь, боюсь, буду вынужден...
— Бэйби Док может подписать то, что вы ждете на протяжении последних пяти лет, лицензию на разработку нефтяных месторождений в Гаити. Вам это известно; он правая рука своего отца, он руководит тонтон-макутами, и он первый в очереди на трон. Вы ему по душе, и вы по душе нам …
Голос де Мореншильда потерял актерские интонации, стал похож на голос настоящего человека.
— Говоря «нам» , вы имеете ввиду…
— Вы всем нашим нравитесь, де Мореншильд, но нас беспокоит ваша связь с Освальдом.
— Господи, да я с этим парнем едва знаком! Я его уже не видел месяцев семь или восемь!
— Вы виделись с ним на Пасху. Когда привезли в подарок его маленькой дочери плюшевого кролика.
Очень длинная пауза. И тогда:
— Да, припоминаю, действительно привозил. Совсем об этом забыл.
— И о том, кто стрелял в Эдвина Уокера, тоже забыли?
— Какое это имеет отношение ко мне? Или к моему бизнесу?
В подлинность его возмущенного удивления почти невозможно было не поверить. Ключевое слово здесь почти.
— Продолжайте, — поощрил я. — Вы обвинили Освальда в том, что это сделал он.
— Я шутил, черт бы его побрал!
Я подарил ему два удара сердца и лишь потом произнес:
— Вы догадались, на какую компанию я работаю, де Мореншильд? Я вам намекну — это не «Стандард Ойл».
На другом конце линии воцарилась тишина, пока де Мореншильд прокручивал у себя в голове все то дерьмо, которое я ему же успел скормить. Хотя это не было дерьмом, не все, по крайней мере. О плюшевом кролике я точно знал, знал и о том, как он начал поддрачивать Ли «как же это ты в него промазал?», когда его жена заметила винтовку. Вывод должен был быть вполне очевидным. Моя компания — это была та самая Компания, и единственный вопрос, который сейчас волновал де Мореншильда — я на это надеялся, — что еще и как много мы уже успели подсмотреть-подслушать из его, безусловно, интересной жизни.
— Это какое-то недоразумение, мистер Леннон.
— Ради вашего же блага, я надеюсь на правду с вашей стороны, так как с нашей стороны это выглядит так, что это именно вы подстрекали его к этому выстрелу. Раз за разом повторяя, какой этот Уокер отчаянный расист и что вскоре он станет американским Гитлером.
— Это абсолютная неправда!
Я проигнорировал его восклицание.
— Но не это больше всего нас беспокоит. Больше всего нас беспокоит то, что вы могли находиться в компании с Освальдом десятого апреля.
— Ach, mein Gott! Это же полная бессмыслица!
— Если вы способны это доказать…и если вы пообещаете держаться подальше от неуравновешенного мистера Освальда в будущем...
— Ради Бога, он теперь в Новом Орлеане!
— Закройте рот, — приказал я. — Нам известно, где он и чем занимается. Распространяет прокламации «За справедливое отношение к Кубе». И если в ближайшее время не перестанет, окажется в тюрьме. — Он действительно в ней окажется, и произойдет это менее чем через неделю. Его дядя Датц, тот, который связан с Марчелло, вытянет Ли, заплатив за него залог. — Довольно скоро он вернется в Даллас, но вы с ним не будете видеться. Эти ваши мелкие игрища закончились.
— Я вам говорю, я никогда…
— Указанные концессии еще могут достаться вам, но только после того, как вы сможете доказать, что не были вместе с Освальдом десятого апреля. Вы в состоянии это сделать?
— Я...… дайте подумать. — Упала продолжительная пауза. — Да. Да. Думаю, я могу.
— Тогда мы встретимся.
— Когда?
— Этим вечером. В девять. Надо мной стоят люди, которым мне нужно отчитываться, эти люди очень огорчатся, если я подарю вам время для выстраивания себе алиби.
— Приезжайте ко мне домой. Я скажу Джинни, чтобы сходила в кино с подругой.
— Я думаю о другом месте. И вам его легко будет найти.
И я назвал ему то место.
— Почему там? — спросил он с искренним удивлением.
— Просто приезжайте. И если не хотите, чтобы на вас рассердились père и fils Дювалье, вы приедете туда один, друг мой.
Я повесил трубку.
3
Ровно в шесть я вновь был в госпитале, где полчаса просидел с Сэйди. Голова у нее вновь была ясной, и боль, как она уверяла, был не совсем невыносимой. В шесть тридцать я поцеловал ее в красивую щеку, сообщив, что должен идти.
— То дело? — спросила она. — То твое настоящее дело?