Заложив руки за голову, я смотрел в потолок, слегка взволнованный собственной глупостью — собственным почти добровольным ослеплением — с того дня, когда я разрешил Ли сесть в автобус в Новый Орлеан, не сделав ничего, чтобы его остановить. Мне нужно было убедиться, имеет ли Джордж де Мореншильд отношение к выстрелу в генерала Уокера большее, чем просто поддрачивание, к покушению нестабильного молодчика? Но на самом деле существовал совсем простой способ это выяснить, разве не так?
Это знает сам де Мореншильд, и я у него спрошу.
9
Сэйди ела лучше, чем за все это время, которое прошло с того дня, когда в ее дом ворвался Клейтон, и у меня тоже был прекрасный аппетит. Вместе мы зачистили полдюжины яиц, плюс тосты с беконом. Когда тарелки оказались в мойке, и она курила сигарету уже со второй чашкой кофе, я сказал, что хочу у нее кое-что спросить.
— Если это о том, приду ли я на шоу сегодня, то не думаю, чтобы я смогла это выдержать дважды.
— Нет, кое-что другое. Но поскольку ты уже об этом заговорила, то какие именно слова тебе тогда сказала Элли?
— Что настало время перестать жалеть себя и присоединиться к параду.
— Довольно жестко.
Сэйди погладила себе волосы против раненой щеки, этот жест у нее уже стал машинальным.
— Мисс Элли никогда не отмечалась деликатностью и тактом. Шокировала ли она меня, когда влетела сюда и начала говорить, что время уже бросить бить баклуши? Да, шокировала. Была ли она права? Да, была. — Она перестала гладить волосы и вдруг низом ладони резко откинула их себе за спину. — Такой я отныне всегда буду — разве что немного со временем что-то улучшится, — и я думаю, лучше мне к этому привыкать. Вот Сэйди и узнает, справедлива ли и старая прибаутка, что не красота красивая, а девка бойкая.
— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить.
— Хорошо, — пыхнула она дымом через ноздри.
— Предположим, я заберу тебя в такое место, в такой мир, где врачи могут исправить раны на твоем лице — не идеально, но намного лучше, чем это когда удастся доктору Эллиртону с его командой. Ты поехала бы? Даже если бы знала, что мы никогда оттуда не вернется назад?
Она насупилась.
— Мы говорим об этом сейчас гипотетически?
— Вообще-то нет.
Она медленно раздавила сигарету, обдумывая мои слова.
— Это как мисс Мими ездила в Мексику на экспериментальное лечение от рака? Я не думаю, чтобы...
— Я говорю об Америке, сердце мое.
— Ну, если это Америка, я не понимаю, почему мы не сможем…
— Дай, я доскажу тебе остальное: я буду вынужден ухать. С тобой или без тебя.
— И никогда не вернешься? — в ее глазах отразился испуг.
— Никогда. Ни я, ни ты не сможем вернуться по причинам, которые тяжело объяснить. Боюсь, я тебе кажусь безумным.
— Я знаю, что ты не сумасшедший, — в глазах ее светилась тревога, но говорила она спокойно.
— Я могу сделать кое-что, что в глазах правоохранительных органов будет казаться очень плохим. Это вовсе не плохое дело, но никто никогда в это не поверит.
— Это то…Джейк, это имеет какое-то отношение к тому, что ты мне когда-то рассказывал о Эдлее Стивенсоне? О тех его словах: пока ад не замерзнет.
— Некоторым образом. Но здесь вот какая загвоздка. Даже если я смогу сделать то, что должен сделать, и меня не арестуют — а я верю, что смогу, — это не изменит твою ситуацию. Твое лицо все равно останется израненным в большей или меньшей мере. А там, куда я могу тебя забрать, существуют медицинские возможности, о которых Эллиртон может только мечтать.
— Но мы никогда не сможем вернуться, — она говорила это не мне, она старалась вместить это у себя в голове.
— Да.
Не говоря обо всем другом, но если бы мы вновь вернулись в девятое сентября 1958 года, там бы уже существовала оригинальная версия Сэйди Данхилл. Это был такой безумный вариант, что я его даже не хотел обдумывать.
Она встала и подошла к окну. И долго стояла там, ко мне спиной. Я ждал.
— Джейк?
— Да, сердце мое.
— Ты умеешь предугадывать будущее? Ты же умеешь, не так ли?
Я промолчал.
Поникшим голосом она продолжила.
— Ты прибыл сюда из будущего?
Я молчал.
Она обернулась от окна. Лицо у нее было очень бледное.
— Джейк, да или нет?
— Да. — Ощущение было такое, будто семидесятифунтовый камень свалился с моей груди. И в то же время я испугался. За нас обоих, но особенно за нее.
— Как…как далеко?
— Сердце мое, ты уверена, что тебе…
— Да. Как далеко?
— Почти сорок восемь лет.
— Я...… я уже там мертвая?
— Я не знаю. Я не хочу этого знать. Сейчас настоящее. И мы в нем вместе.
Она призадумалась об этом. Кожа возле красных рубцов на ее лице стала очень бледной, и я хотел было подойти к ней, но боялся пошевелиться. А что, если она закричит и бросится от меня наутек?
— Ради чего ты приехал?
— Чтобы помешать одному человеку сделать кое-что. Если буду вынужден, я его убью. То есть если буду абсолютно уверен, что он заслуживает смерти. До сих пор я такой уверенности не имею.
— А что это такое, это кое-что?
— Через четыре месяца, я в этом почти уверен, он захочет убить нашего президента. Он захочет убить Джона Кен...
Я увидел, что колени у нее начали подгибаться, но она была в состоянии удержаться на ногах достаточно долго, чтобы я успел ее подхватить, не позволив упасть.
10
Я отнес ее в спальню и пошел в ванную смочить полотенце холодной водой. Когда я вернулся, она уже лежала с раскрытыми глазами. Смотрела она на меня с выражением, расшифровать которого я не мог.