— О Господи, Джордж! Уоллес Бири только что получил стрелу в плечо! Кажется мне, он уже труп!
— Дик?
— Нет, Джон Уэйн оттягивает его в безопасное место. В этой старосветской пальбе нет ни на цент какого-нибудь смысла, но мне все’вно нравятся такие сцены, а вам?
— Вы слышали, что я говорил?
Началась реклама. Из бульдозера вылез Кинен Винн и, сорвав с себя каску, поведал миру, что готов целую милю пешком пройти ради пачки «Кэмэла». Дик обратился ко мне:
— Нет, я, наверное, не расслышал, что вы говорили.
Хитрая старая лиса. Если бы только это.
— Я сказал, что времени может хватить на постановку эстрадного шоу. Наподобие ревю. Песни, танцы, анекдоты, связанные между собой скетчами.
— Все-все-все, кроме разве что выступления девочек с танцами хучи-ку? Или вы и о таком подумали?
— Не паясничайте.
— А чего, неплохой мог бы получиться водевиль. Мне всегда нравились водевили. «Доброй ночи, миссис Калабаш, где бы вы ни были» и все такое.
Он извлек из кармана пиджака трубку, набил ее табаком «Принц Альберт» и раскурил.
— А знаете, мы когда-то здесь делали что-то подобное, в «Грейндже». Шоу называлось «Джоди Джембори». Правда, это еще в конце сороковых было. Людей оно тогда немного взволновало, тем не менее, ни один не ушел, ни одного упрека не было высказано вслух. И мы не называли это наше шоу водевилем.
— О чем это вы говорите?
— О менестрель-шоу, Джордж. На сцене всякие ковбои и наемники с ранчо. Танцуют и поют с лицами, выкрашенными в черное, рассказывают анекдоты, как им кажется, на негритянском диалекте. Приблизительно по сюжетной канве «Эмоса и Энди» .
Я начал хохотать:
— А кто-то у вас играл на банджо?
— Конечно, пара номеров сыграла наша настоящая госпожа директорша.
— Эллен играла на банджо в менестрель-шоу ?
— Осторожнее, вы уже заговорили пятистопным ямбом. Это может привести к мании величия, партнер.
Я подался вперед.
Дик прочистил себе горло и заговорил на два голоса:
— Скаж-ка сюуда брат Томбо, пошо ты себе прикупил ту баньку вазелина?
— Ну, моя считал, шо по с’роок девить центов!
Он посмотрел на меня выжидающе, и я понял, что это была кульминация, после которой должна была идти реакция.
— И люди смеялись? — спросил я, чуть ли не с боязнью.
— Животы себе рвали и просили еще. Эти шутки после того еще неделями можно было услышать всюду там и здесь. — Он взглянул на меня торжественно, хотя в глазах его мелькали рождественские огоньки. — У нас маленький город. И нужды у нас, когда доходит до юмора, скромные. Наша идея раблезианского хохота разве что достигает слепца, который поскользнулся на банановой кожуре.
Я сидел в раздумье. Вновь продолжился вестерн, но, похоже, было, Дик потерял к нему интерес. Он смотрел на меня.
— Такая штука и сейчас могла бы произвести впечатление, — произнес я.
— Джордж, такая штука всегда производит впечатление.
— Да и не надо превращаться в смешных чернокожих.
— Конечно, теперь этого больше не следует делать, — сказал он. — Возможно, в Луизиане или в Алабаме, но не здесь, не на пути к Остину, который в «Грязь Геральд» называют Комиссар-сити. Но вам это вообще не интересно, разве не так?
— Так. Назовите меня мягкосердечным, но эта идея мне кажется головокружительной. И за что там переживать? Придурковатые шутки... ребята вместо фермерских комбинезонов в больших старомодных костюмах с накладными плечами... девушки в флиппер-платьях до колен, с дремучей бахромой... интересно, удалось бы Майку Косло справиться с комедийными скетчами...
— О, это был бы полный отпад, — произнес Дик так, словно это было заведомо определенным результатом. — Идея не без перспективы. Жаль, что у вас нет времени на ее воплощение.
Я начал было что-то говорить, но тут меня пронзила очередная молния. Такая же яркая, как была та, которая просветила мне мозги, когда Айви Темплтон сказала, что соседи напротив могут рассматривать ее гостиную.
— Джордж, у вас рот раскрыт. Вид красивый, тем не менее, не очень аппетитный.
— Я могу найти время, — произнес я. — Если вы склоните Элли Докерти к одному условию.
Он встал и выключил телевизор, не подарив его экрану ни малейшего взгляда, хотя битва между Джоном Уэйном и всем племенем Пони достигла критического накала, фоном которому служил догорающий Форт-Голливуд.
— Говорите, какому именно.
Я ему сказал, добавив следом:
— Мне нужно поговорить с Сэйди. Срочно.
6
Сначала она выдерживала формальный тон. Потом начала немного улыбаться. Улыбка стала шире. А когда я пересказал ей идею, которая меня озарила под конец нашего разговора с Диком, она схватила меня в объятия. Но и этого ей оказалось мало, поэтому она карабкалась вверх, пока не обхватила меня еще и ногами. В тот день между нами не было никакой швабры.
— Это просто фантастика! Ты гений! Ты будешь писать сценарий?
— Еще бы. И это не займет много времени. — Ветхозаветные глуповатые шутки уже крутились в моей голове: «Тренер Борман двадцать минут смотрел на апельсиновый сок, так как на жестянке была надпись CONCENTRATE…У нашей собаки хвост вырос вовнутрь, поэтому нам приходится просвечивать ее рентгеном, чтобы узнать, радуется ли она… Я летел на самолете таком дряхлом, что там на одном туалете была табличка Вилбур, а на другом Орвил » . — Но мне нужна серьезная помощь во всем другом. Все подталкивает к тому, что мне нужный продюсер. Я надеюсь, ты возьмешь на себя эту работу.
— Конечно, — она соскользнула на пол, не переставая прижиматься ко мне. Этим движением задралось ее платье, на мгновение сверкнули голые ноги. Она, упорно затягиваясь дымом, начала мерить шагами свою гостиную. Перецепилась о стул (вероятно, в шестой или в седьмой раз с того времени, как у нас установились интимные отношения) и восстановила равновесие, самая этого даже не заметив, хотя уже под вечер будет иметь на голени весьма приличный синяк.